В феврале 2015 года в Лимассоле был дан спектакль «Сергей и Айседора», премьера которого была посвящена 115-летию со дня рождения Сергея Есенина. С режиссером Романом Виктюком мне удалось пообщаться в последних числах января по телефону. Он был в Москве, где в окно видны башни Кремля и снег. Я — на солнечном Кипре с зелеными холмами и изумрудным морем. Народный артист России рассказал, что его дом там, где сцена, а потому Кипр станет для него еще одним домом.
Оксана АВСИТИДИЙСКАЯ
ГОРОД, ОТМЕЧЕННЫЙ БОГОМ
— Роман Григорьевич, вы родились во Львове, а с 15 лет проживаете в Москве. Можете ли вы назвать себя москвичом? Как вы считаете, где ваш дом?
— Мой дом там, где сценические доски. Во всех частях мира, куда мы приезжаем. Когда выходишь на сцену и встречаешь свет прожекторов, которые зажигаются нам навстречу, то это уже солнышко страны. И эта страна называется сцена.
— Часто удается посетить родной Львов?
— Конечно, я там бываю. Я не могу там не бывать. Всё зависит от того, где твои корни. Потому что надо помнить, прежде всего, тех, кто был с тобой, кто тебя ввел в эту жизнь. Львов — город на перекрестке пяти великих дорог. Это один из очень красивых — это само собой, — и важных европейских узлов. Львов — город сказочный. Это город, я бы даже сказал, отмеченный Богом.
Там есть одно из самых фантастических кладбищ в Европе. Одно из фантастических, я утверждаю. И я каждый раз помню об этих родных могилах. И речь не только о тех людях, которые кровно связаны с тобой, твоих родителях. Речь и о тех учителях, которые — о, Боже! — вливали в тебя свои силы и, возможно, жизнью своей тебя возвышали. Потому что там плиты такие магические!
«ТРАВИАТА» — ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ СПЕКТАКЛЬ
— В жизни каждого человека есть знаковые события. Какие важные вехи вы бы отметили в своей жизни?
— Человек, прежде чем прийти в этот мир, получает сигналы. Когда моя мама была на седьмом месяце, она пришла в оперный театр на «Травиату». Как только начиналась великая музыка Верди, скрипки так пели, что я так начинал биться [в животе у мамы], я так хотел прийти в этот мир! Мама три раза приходила. Три раза она уходила. Потому что Верди так меня звал, что у меня не было терпения ждать так долго.
Позже я, шутя, спрашивал: «Мама, а какой крик был у меня, когда я только появился на свет? Это была та нота, с которой начинается «Травиата»?» И мама мне отвечала: «Да». Когда я был на могиле Джузеппе Верди, я ему это рассказал. Он меня очень внимательно слушал. Меня сколько раз уговаривали поставить «Травиату», а я отказывался.
— Почему?
— Потому что это должен быть последний твой спектакль. Спектакль-благодарность. И когда его поставишь, нужно сказать себе одно слово: «За-на-вес». На любой сцене мира, на любой частичке этого вселенского дома под названием театр.
«И ПАПА РИМСКИЙ ПОЦЕЛОВАЛ МНЕ РУКУ»
— Вы не устаете экспериментировать, удивлять и даже шокировать. Где черпаете энергию и вдохновение?
— Если творец не имеет прямых нитей с потусторонним миром, с тем миром, откуда мы приходим, или он не чувствует сигналы и шифров оттуда, то я думаю, что он всё еще находится в таком состоянии, которое называется человек-зародыш. Есть нити, которые тебя держат, направляют, оберегают, прикрывают и предупреждают.
Поверьте, я говорю правду. Я всё знаю вперед. Они говорят, где оставаться, откуда нужно бежать, где надо прятаться или гордо защищаться. Предки моей мамы были из той точки Западной Украины, которые в каком-то веке, — то ли в XV, то ли в XVI, — организовали театр на колесах. Это была подвода, которая ездила по всем районам. Это был кукольный театр, религиозный театр, который ставил мистерии о рождении Иисуса Христа.
Когда в Риме я имел возможность подойти к папе Иоанну Павлу II, я попросил его благословения поставить одну из пьес, которые он написал об Иисусе Христе. Мы разговаривали по-польски. Он на меня посмотрел светлыми глазами, энергетически светлыми. Он сквозь меня посмотрел. Он разрешил и поцеловал мне руку. И я был убежден, что это и есть тот знак в благодарность мне за верность Сцене. Сцене с большой буквы.
СПАСЕНИЕ В ТЕРПЕНИИ И ВЕРЕ
— Есть поверье, что в каждом поколении есть 33 мудреца, определяющие векторы движения этого поколения. Говорят, что в американском справочнике среди этих 33-х есть и ваше имя. Чувствуете ли вы ответственность за свое поколение?
— Я был бы счастлив иметь отношение к этим 33 мудрецам. Но Америка сказала, что во второй половине XX века я оказался среди тех, кто определил, перенаправил, переутвердил культурное направление в России. Это немного меньше, потому что те мудрецы, о которых ты говоришь, это — на целый век.
У меня нет ни силы, ни энергии, — я уж не говорю об уме и таланте, — у меня просто нет улыбки. Потому что те мудрецы проходили по миру с улыбкой, зная правду об этом. А уже моя половина, те, кто был во второй половине XX века, они, к сожалению, должны были знать, что терпение и вера — это есть твое спасение. Это большая разница. У нас довольно маленький отрезок времени. И не такой мучительный ход.
ТВОРЕЦ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ В КАНДАЛАХ
— Любовь и страх — два основных мотива человеческого поведения. Что, по-вашему, сильнее?
— Я думаю, что страх — это то, что на земле придумывают люди. Сами. Когда нас отправляют на землю, никто нам вдогонку не кричит о страхе. Даже этого слова там нет. А когда мы на этой бренной земле, то зависть, прежде всего, человеческая порождает вот эти все кошмарные вещи, которые называются страхом. Потому что ты попадаешь в этот черный энергетический поток.
И государство, прежде всего, любое государство, оно придумывает ту клетку, то есть квартиру, от которой дает тебе ключи, закрывает двери или открывает, когда ему хочется. И эта клетка есть возможность следить за нами, направлять и требовать покорности. А тот, кто хочет из этой клетки вырываться — ты прекрасно знаешь, что из этого получается. Это специально придумано людьми. То, что закабаляет. То что, давит. Это кайдани на украинском языке.
— Кандалы на русском…
— На руках и на ногах. И ты в них можешь ходить только в ту сторону, в какую надо. Творец, родина которого — сцена, не может ходить в кайданах. Это сразу смерть. Кто это понимает, тот говорит правду. Творец не может быть закованным. Это смертельная дорога.
«ВСЕ ВЕЛИКИЕ АРТИСТЫ — БОЛЬШИЕ ДЕТИ»
— Что для вас спектакль? Дитя? Производственный продукт? Произведение искусства?
— Это мои дети. У меня их больше 180. Это целый город, Господи, Боже мой! И вот последний ребенок, он не самый любимый, он требует, чтобы его вывели в мир сценический площадки и поцеловали. И зрители, которые обладают эмоциональной способностью воспринимать мир, его благословили. Тогда этот ребенок будет жить долго. У меня таких детей-долгожителей, поверь, так много.
В Московском художественном театре пьеса Теннесси Уильямса шла 26 лет. «Царская охота» в театре Моссовета тоже шла 26 лет. Великая русская артистка Татьяна Доронина до сих пор во МХАТе №2 играет мой спектакль по пьесе Эдварда Радзинского о жене Федора Достоевского уже 27 лет.
И артисты на протяжении стольких лет верят, что эти спектакли — только что родившиеся дети. Ребенок, который только начинает ходить. Ребенок, который столько лет кричит: «Я еще не взрослый!» В театре детям-спектаклям не может быть много лет. Все великие артисты — это большие дети. И мне повезло, что с такими я и работал, и работаю.
ГЛАВНОЕ — НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ
— Вы не раз говорили, что режиссеру должно быть всегда 19 лет. Почему? Что связано у вас с этим возрастом?
— Это спектакли должны быть детьми. А у режиссеров всё иначе. Раньше, ты, к счастью, этого не знаешь, были пионерские организации. Такая традиция была в советской стране. И был человек, воспитатель по физкультуре, у которого был стартовый пистолет. Он натягивал между двумя деревьями красную ленточку, подходил сбоку, поднимал стартовый пистолет, кричал страшным голосом: «Раз, два, три!» и стрелял. И надо было бежать.
Если ты творец, то когда бежишь, ты не можешь подумать о том, куда ты бежишь и зачем. Подумать «Какая это глупость!», «Боже, помоги мне» или еще проще «Мамочка, забери меня назад! Мамочка, останови этот земной шарик, я сойду!» Главное — не останавливаться. Потому что если это произойдет, то тогда конец. Знаешь, это как сороконожка. Если ее спросить: «Какая у тебя 25-я нога?» Она тут же остановится.
Главное в 19 лет — бежать, не думая куда. И если пропасть, то какая-то сила, вот эта, которая над нами, она тебя обнимет и через пропасть пе-ре-не-сет. И ты добежишь. И физкультурный руководитель скажет: «Слава Родине! Пятерка! Продолжай так дальше!» А ты будешь продолжать по-своему, и этот выстрел, он не имеет никакого значения, потому что это те силы, которые на земле сам человек придумывает. И ко всему надо относиться с улыбкой.
«КИПР БУДЕТ ЕЩЕ ОДИН МОЙ ДОМ»
— Думаете ли вы о зрителе, когда работаете над спектаклем? Какого зрителя хотите видеть у себя в театре?
— Да, да, конечно. Я даже должен сказать, что в мире есть то эмоциональное, — я подчеркиваю, — эмоциональное меньшинство в разных частях нашей планеты, которые сообщаются между собой не письмами и не телефонными звонками. А есть какие-то такие энергетические силы, которые перебрасываются из страны в страну.
Вот сейчас твой звонок есть еще один выразитель эмоционального меньшинства Кипра. Я там был. Люблю очень нежно Кипр. И вот сейчас с тобой, видишь, разговариваю так, как будто я там, а не в Москве, и у меня как будто нет рядом Кремля, и мне не холодно. Как будто я сижу рядом с тобой, вижу твои глаза и кричу: «Привет!» Как будто я в твоем детском саду и с тобой разговариваю так, как будто я там, на Кипре. Какие у вас там животные есть?
— Есть муфлон. Это такой горный баран.
— Как ты меня просто развеселила! Я так хочу опять туда, на Кипр. Баранчик на украинское Рождество должен быть всегда. Обязательно! Вот если я прилечу, ты покажешь или подаришь мне маленького баранчика? Слышала? И я буду счастлив! И Кипр будет еще один мой дом! Понимаешь?
МУЗЫКА НЕБЕСНЫХ СФЕР
—Тема любви — главная в вашем творчестве. Были ли в вашей жизни люди, которые любили вас и которых любили вы? Так, чтобы вы могли сказать: «Я абсолютно счастлив!»
— Да, конечно. Прежде всего, это мои родные. Когда я уезжал в Москву, я не знал и не понимал, куда я еду. Родители за меня боялись, потому что были уверены, что Россия — это тюрьма. Еще Ленин говорил, что это большая тюрьма народов. Тем более, тогда отправляли людей в Сибирь. И с Западной Украины вывозили очень много людей. И крики и проклятия этих людей я помню.
Меня в Москву отправлял весь дом, плача. Они всё мне положили: подушки, одеяла, кастрюли, сковородки. Они знали, что я уезжаю на-все-гда. Что оттуда не возвращаются. И когда я попал в театральный институт ГИТИС, то на моем пути встретилась святая женщина. Великая женщина. Она учила меня музыке. А я не знал ни одной ноты.
Когда мне было 13 лет, к нам во Львове пришла во двор цыганка и среди множества ребят, которые бегали, выбрала меня, посмотрела в мои глаза, взяла руку и сказала: «Ты будешь дирижером. Веди меня к маме». Я привел ее к маме. Она маме это говорит, а мама отвечает: «Но он ни одной ноты не знает. У него нет слуха». Она еще раз посмотрела на руку и сказала со слезами: «Он будет дирижером».
Так вот эти глаза цыганки перешли в глаза Галины Петровны Рождественской. Святой женщины, которая научила меня всему. И прежде всего — слышать музыку небесных сфер. Вот сейчас я о ней говорю — и я вижу ее глаза. Она с тобой и со мной. Веришь?
«РАССЕЯТЬ ЛЮБОВЬЮ ТЬМУ»
— Почему для Кипра вы отобрали постановку «Сергей и Айседора»?
— Это трагическая судьба. Судьба Айседоры, жрицы любви и театра, пожертвовавшей своей жизнью, чтобы из этого белобрысого мальчишки сделать великого поэта. Она почувствовала в нем музыку души и силу его буйности, силу его безумия. Она подчинила свою жизнь ему, тем более что ее сын, который погиб, был очень на него похож.
Это две такие монады, отправленные на землю, чтобы людям прокричать: «Любовь — это единственная заповедь природы человеку!» И есть жрицы любви. И вот она — одна из таких великих жриц. И поэтому этот спектакль… Нет, неправильно… Душа этого ребенка-спектакля перелетит на Кипр.
— Как вы думаете, способны ли современные зрители переживать такие глубокие чувства, которые могут навсегда изменить их жизни? Почему даже спустя сто лет судьбы Сергея и Айседоры продолжают волновать людей?
— Потому что это единственное, что спасает человека на земле. И человек отправлен на землю любовью ради любви. Чтобы эту энергию любви принести на землю, любовью рассеивать тьму, и тогда твоя миссия на земле будет реализована. Рассеять любовью тьму. Слышишь?
В спектакле играют замечательные ребята. И когда в финале мой ребенок, мой ученик, который играет Есенина, на вызовы публики будет читать те есенинские стихи, которые они захотят, которые они знают, вы увидите, как сердце его трепещет.
Он словно птица, которая полетит над Кипром, и эта птица тоже любит эту землю. Вот он через стихи Есенина прокричит вам: «Я, Есенин и театр Романа Виктюка любит вас и будет любить!» Зовите нас скорее! Готовьте свои сердца!
Сегодня зрителя можно удивить только одним — любовью. Ее нельзя придумать или сыграть. Если у режиссера и актеров нет открытых сердец, выходить на сцену не имеет никакого смысла.
Роман ВИКТЮК, режиссер
Фото: Театр Романа Виктюка / Facebook
!!! — Подписывайтесь на страницы «Европы-Кипр» в Facebook, Instagram, Twitter, ВКонтакте и на канал в Telegram
